А в гостиничном номере, лежа каждый на своей кровати, ведут наши герои беседу о тех грозных явлениях, которые показали и о которых сказали по телевизору — Венеция в опасности, площадь Святого Марка затоплена водой, будто расстелили на ней гладкую жидкую скатерть, и в ней отражаются во всех своих мельчайших подробностях и колокольня, и фасад базилики. По мере того, как Иберийский полуостров удаляется от континента, размеренно и сурово вещал диктор с экрана, будет возрастать разрушительное воздействие приливов, под угрозой окажется вся территория, прилегающая к акватории Средиземного моря, колыбель нашей цивилизации, и мы взываем ко всему человечеству — пока ещё есть время, спасем Венецию! Пусть будет на одну водородную бомбу, на одну атомную субмарину меньше. Жоакин Сасса в данном случае уподобился Роке Лосано, он жемчужину Адриатики никогда не видел, но Жозе Анайсо мог гарантировать, что она и в самом деле существует: имени или клички он ей, разумеется, не давал, но самолично наблюдал её, собственными руками трогал. Какое несчастье будет, если мы потеряем Венецию, промолвил он, и его встревоженный голос произвел на Жоакина Сассу большее впечатление, чем вид волнующихся каналов, чем бурные потоки, чем наступление вод на палаццо и затопленные пристани — а это, надо сказать, сильное зрелище: целый город погружается, подобно Атлантиде, в пучину, тонет кафедральный собор, и ослепленные морской водой мавры все бьют своими молотами в колокола до тех пор, пока водоросли и моллюски, облепив шестеренки и колесики, не остановят часовой механизм, а Христос-Вседержитель устроит наконец теологический диспут с подчиненными Зевсу морскими богами — с греком Посейдоном и римлянином Нептуном, с супругой его Амфитритой, с самой Венерой, получившей редкую возможность вернуться в ту самую пену морскую, из которой родилась, хотя, впрочем, для христианского бога женщина не существует.